так от души. Давайте ограничимся деловыми отношениями. Здесь документы, которые я прошу вас спрятать на неопределённое время. Возможно, через месяц, другой я их заберу, а возможно это случится гораздо позже.

Аптекарь хмыкнул, всунул руки в карманы халата, посмотрел под ноги и спросил:

— На какое вознаграждение я смогу рассчитывать за эту услугу? Заметьте, что я не спрашиваю, что в этом пакете, и какого рода документы там лежат.

— Заметьте, пан Зинткевич, что вы не только об этом не спрашивали, — разделяя каждое слово, произнёс Гольдман. — Вы так же не спрашивали о том, кого собирались лечить теми ядами, что вы многократно готовили.

Аптекарь весь вскинулся, вытянулся стрункой, часто задышал и одновременно глупо улыбнулся.

— Пан Гольдман, ну что же мы как малые дети? Конечно, давайте сюда ваш пакет, я сохраню его для вас. Сколько вы говорите хранить? Месяц, два? — Гольдман ответил многозначительным молчанием. — Ой, ну не молчите так на меня! Сохраню я ваш пакет сколько надо будет. Можете считать, что здесь лично для вас открыто отделение швейцарского банка. Вам какой банк больше нравится? Базлер банк-ферайн или Анкер Банк, что недавно открылся в Цюрихе?

Гольдман вышел на улицу со странным чувством, что во всём этом есть какой-то подвох: либо аптекарь обманет и не вернёт документы, либо случится ещё что-то, что помешает получить их обратно. Во всяком случае, документы в надёжном месте и теперь можно спокойно ехать с Рузей в Закопане.

Он представил, как прокатит Рузю на канатной дороге, покажет со смотровой площадки панораму гор и лежащий внизу Закопане. Гольдман представил, как Рузя, под натиском впечатлений прижимается к нему, крепко держа за руку, как горят её глаза, обещая сумасшедший вечер и ночь.

Гольдман гнал свой «Horch», спеша скорее вернуться в Жолкев, чтобы забрать Рузю и уехать.

* * *

Рузя сидела в тесной, как трамвайный вагончик, Зельдиной кухне и наблюдала поиски колоды карт.

— Рузюнця, если я узнаю, что это твоих рук дело, то держись у меня! — грозилась Зельда, с грохотом перетряхивая содержимое буфета. Она злилась, вытаскивала очередной ящик, из которого высыпала на пол гору всякой необходимой в хозяйстве мелочи.

— А смотри, Зеля, это не тот самый серебряный напёрсток, который ты так и не нашла в прошлом году? — смеясь, указала Рузя.

— Ой, точно!.. Он самый — бабушкин напёрсток, — обрадовано всплеснула руками Зельда.

Рузя сказала сквозь смех:

— Может, ты ещё что-то потеряла, так ищи сейчас. Вдруг деньги французские найдёшь, или австрийские, от бабушки.

— Не теряла я денег, — обиделась Зельда. — А ты чего расселась? Знаешь, где кофе? А где турка? Вот и давай, займись делом.

Рузя, похихикивая, насыпала в кофемолку зёрна и, поглядывая на подругу, стала крутить ручку. В кухне запахло свежесмолотым кофе, Зельда, глубоко вдохнув аромат, бросила поиски и уселась за стол.

— Наконец-то теперь возьмёшь ту колоду, что я тебе подарила, не всё ж старую мусолить, — сказала Рузя, не отрывая глаз от шапки пены, что понималась над туркой. — М-м-м… какой запах… И где ты кофе берёшь? Даже в кофейне у пани Марьяны такого не подавали.

— А станет тебе Марьяна хороший кофе варить, — хмыкнула Зельда. — Нам один и тот же человек кофе приносит. Только она у него два сорта берет. Один такой, как и я, а второй — прелый. Но нам с тобой она хороший подавала — хорошие зёрна пополам с прелыми смолола. Остальным она только лишь для аромата хорошие зёрна даёт.

Рузя пожала плечами — дома она кофе не варила, а сразу заливала кипятком и ждала потом, когда гуща осядет на дно.

Зингер отстукивал та-та-та, из-под лапки струился шёлк, шкив мерно шуршал, и такое умиротворение царило вокруг, что улыбка, родившись на губах, там и осталась. Тина поправила прилипшие ко лбу пряди волос — на улице парило перед грозой, а в мастерской, хотя и не жарко, но всё ж душновато.

У входной двери звякнул звонок, и Тина вышла в салон. Посредине комнаты стояла Зельда и рассматривала рисунки на стенах. Беленые стены по низу были почти полностью расписаны разноцветными цветами. Желтые, красные и синие цветы вились вдоль стены, соединяясь зелёными листьями.

— Как дела, Тина? — поздоровалась Зельда. — Кто тут у тебя такую красоту навёл?

— Доброго дня, Зельда, — кивнула Тина и смутилась второму вопросу. — Плохо, да? А и я говорю ей, что не рисовала бы ты на стенах. Бумагу дала, а она, пока я у одной пани заказ принимала, уже начала разрисовывать. Так теперь уже и нету смысла ругать — пусть рисует, всё равно стену испортила, и белить по новой нужно.

— Не надо белить, пусть рисует. Очень неплохо получается. Необычно так. А я к тебе по делу. Где твоя художница сейчас?

— Так наверху Настуся, носки кукле вяжет.

— Можно мне с Настусей увидеться?

— А зачем вам? — нахмурилась Тина.

— Долго объяснять, — замялась Зельда, но после рассказала, что утеряла старую колоду и теперь нужно, чтоб девушка нецелованная на новой минут пять посидела. Иначе гадание не получится.

— А что ж ему не получиться? — спросила Тина, всё ещё не понимая.

— Карты врать станут, колоду можно будет выбросить.

— А-а-а… — протянула Тина. — Тогда конечно, что ж добро портить, жалко новую колоду выбрасывать. Настуся! Иди-ка сюда. Зельда, а мне погадаете?

Тина бесхитростно смотрела и ждала ответа.

— Погадаю, — сказала Зельда. — Там гроза заходит, если окна открыты, закрыть надо будет.

Настуся сидела на стуле и дёргала ножкой.

— Ну, что же ты! Не вертись. Всего-то одну минутку нужно потерпеть, — говорила ей Тина, хмурилась и смущённо улыбалась Зельде, как бы извиняясь, за неловкость.

— Неудобно на этих картах, — шептала в ответ девочка, но обещанный марципан так заманчиво отливал тончайшим слоем воска, что Настуся терпела и вздыхала.

— Хватит уже, можешь забрать свой марципан, — Зельда легонько подтолкнула девочку к столу, где лежало угощение в форме божьей коровки: красное с черными точками, размером в Настусиных пол-ладони.

Девочка поблагодарила, подхватила марципан и убежала наверх.

В маленькой комнатке, на гладкой столешнице, что лоснилась от работы, Зельда разложила новую, ещё хрустящую колоду. Рядом, беспорядочной кучей, лежали подушки с булавками, полутораметровый шнурок, обмылки для черчения выкроек и тонкая белая бумага, что шелестела слишком громко, когда Зельда ненароком её касалась.

За окном бушевала гроза. Сверкали молнии, расчерчивая узкое окно надвое, гремел гром и тонкое стекло в буфете жалобно дребезжало.

Тина задумчиво смотрела на карточный расклад, она уже точно знала: не важно, что сейчас Зельда нагадает, но завтра надо идти в костёл молиться, молиться и